Burial.

Второй альбом таинственного незнакомца Burial - Untrue стал одним из самых заметных явлений на музыкальной сцене в 2007 году, так же как и предыдущий, c одноименным названием Burial, всколыхнувший самую эмоциональную часть многих любителей музыки всего мира.

Burial чрезвычайно редко дает интервью прессе (на сайте еcть интервью Burial для Kode9) и всячески избегает встреч с журналистами, поэтому так ценны для поклонников эти строки.

Мы не понимаем, черный он или белый (скорее второе), молодой или старый (скорее первое); мы не можем достоверно сказать, один это человек или группа лиц (кажется, один — во всяком случае, некто, выдающий себя за музыканта, дает интервью, из которых можно узнать, что он проживает на юге Лондона и что инкогнито — сознательная эстетическая позиция), и что стоит за отказом раскрывать имя — ловкий маркетинговый ход или чрезвычайная скромность. В любом случае с выходом пластинки «Untrue» становится окончательно ясно, что Burial — возможно, наиболее существенное происшествие в области электронной музыки за последние пару лет.

В декабрьском номере главного рупора интеллектуальной и разной интересной музыки – журнале The Wire – появилось большое интервью с этим интересным человеком, создавшим уже целых два прекрасных альбома.

TheWire: Вокальные партии всегда были главной составляющей твоей музыки и стали даже ещё более важными в твоём новом альбоме, если сравнивать с предыдущей пластинкой.

Burial: Я вырос на старых джангловых и гэриджевых пластинках, в которых предостаточно вокала, к тому же мне и моему брату нравилась более мрачная и напряжённая музыка, и я нашёл для себя то, во что поверил. Временами я слушал эти записи с вокалом сам, уединившись, и это было своего рода таинством. Мне нравились все эти вокальные партии и не просто пение, а порубленный на куски, повторяющийся, холодный вокал. Что-то вроде отталкивающего звука сирены.

Точно так же как меня интересовали вокальные семплы, меня интересовали и мрачные басс-линии. Что-то происходило, когда я слышал перекатывающиеся ударные, басс и вокал вместе. По мне так это чисто британское звучание, и мне хотелось сделать такую музыку, основу которой составляло бы хардкоровое звучание британского андеграунда, значащее для меня очень много, и ещё хотелось привнести в эту музыку частичку из жизни реальной, то на что люди могли бы опереться.

Когда я только начал делать записи, у меня не было необходимого оборудования, да я толком и не понимал, как правильно с ним обращаться, и мне не удавалось сделать ударные и басс мощными, поэтому пространство трека в основном заполняли невыразительные звуки. Но чем дольше там звучали кусочки вокала, тем дальше всё остальное уходило на второй план. Меня просто распирало от удовольствия, когда я занимался всем этим. Я вообще не верил в то, что способен сделать запись, которая звучала бы должным образом, и вокал, как мне кажется, как раз та вещь, которая расставила всё на свои места.

Я обожаю андеграундную и угрюмую музыку с убийственными вокальными семплами: трек «Let Go» от Teebee, «Being with you», ремикшированный Foul Play, Алекс Рис (Alex Reece), Digital, Goldie, Dillinja, EL-B, D-Bridge, Стив Гёрли (Steve Gurley). Я опаздывал на автобусы в школу, слушая миксы от диджея Hype. И ещё некоторым приятелям я раздавал музыку, которую каждую ночь переписывал с эфира пиратской радиостанции.

TheWire: Это старший брат пристрастил тебя к музыке?

Burial: Мой старший брат любил музыку, то что тогда крутили на рейвах, джангл, это та музыка, которой он жил, он уходил в неё, он был едва ли не на другой стороне ночи. Он был одним из тех, кто не возвращался, кто был не от мира сего, странником. Он рассказывал нам разные истории об этом. Мы выросли на его историях. Можно было укатить из города на машине куда бы то ни было и слушать эти записи, а потом вернуться с ними. Он садился неподалеку от нас и включал эту музыку, и позже он заводил для нас «Metropolis», Reinforced, Paradox, DJ Hype, Foul Play, DJ Krystl, Source Direct и техно записи.

Когда ты ещё молод, эта музыка просто взрывает твой мозг. И позже интерес к ней не угасает, эти записи остаются частью жизни, и я приклеился к ним надолго. Я по-прежнему покупал музыку, и вся жизнь моя сосредотачивалась на том, чтобы покупать пластинки и сводить их вместе, и я думал, что кому-то это придётся по вкусу.

Я думал, что смогу привнести свет, оживление в эти странные гэрриджевые треки, комбинируя их вместе. И когда я начал делать свою музыку, я старался произвести впечатление, что до сих пор стараюсь делать, но всё ещё считаю, что кому-то не по душе моя музыка. Когда я рос, я думал, что всем будут нравиться гэрраидж и джангл, но, в конце концов, с трудом стал находить таких людей.

TheWire: Твоя музыка напоминает последствия после рейва, но на самом деле никогда неиспытанные, не пережитые.

Burial: Я никогда не был на фестивале, никогда не был на опен-эйрах. Никогда не был на этих нелегальных вечеринках, проходивших на заброшенных складах, только клубы и игра в помещении или что-то вроде того. Но я слышал об этом, мечтал об этом.

Мой брат давал мне свои пластинки, которые я считал слишком взрослыми для себя, и я поверить не мог, что теперь эта музыка досталась мне. По ощущениям это напоминало то, что может испытывать маленький мальчуган, впервые увидевший «Терминатора» или «Чужого». Я просто тащился от этой музыки, слушая её, я попадал в другой мир, и даже когда уже засыпал, я всё ещё слушал пластинки, которые он ставил.

TheWire: Мне так кажется, что твой контакт со временами рейва через твоего брата – это и есть то, что делает твои работы такими печальными: ты знаешь, что сейчас утеряно, в то время как не все знают, что они упустили.

Burial: Я не знаю, существует ли что-то подобное вообще. Во многих из тех старых пластинок, которые я завожу ночью, я слышу что-то такое, от чего мне становится грустно. Некоторые из моих любимых продюсеров и диджеев уже ушли из этого мира, и слышится надежда во всех этих старых треках объединить страну, но это невозможно, потому что Британия изменилась в самых разных направлениях, независимо от того хотели мы того или нет. Может, британский дух возвращался именно в клубах и тех записях, неискусственно, неосознанно и не через интернет. Это распространялось больше по слухам, такой андеграундный фольклор.

Никаких мобильных телефонов. Любой мог пойти ночью и отыскать этот дух, потому что мог увидеть его в людях, увидеть его в их глазах. Те рейверы были на острие их жизней, они не бежали вперёд, но и не тащились позади, они жили ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, и музыка была всем для них.

В 90-х почувствовалось, что всё это у них отнимают. Клубная культура – это уже супер-клубы, журналы, транс и коммерция. Все эти бары, которые стараются походить на клубы. Всё отняли. Та эра уже в прошлом, сейчас меньше опасности, меньше жертв, меньше путешествий в поисках чего бы то ни было.

Ты не можешь скрыться, медиа всё контролирует. Интернет и что-то там ещё, но на вечеринках подобных DMZ и FWD такая глубокая атмосфера и ощущение того, что дух самого настоящего андеграунда всё ещё силён и я там постоянно слышу хорошую музыку.

TheWire: Kode9 сказал, что в твоём новом альбоме ощущается «удручающая эйфория», в то время как первая запись была просто удручающей.

Burial: Когда я слушал старые пластинки, я принимал все те серьёзные вещи, которые эти джангл MC пытались сказать мне. Когда я слушал пластинку я получал своего рода напутствие, заповедь как делать запись: прокрути её, сделай это быстро. Я был весь в хардкоре, дарксайде, пытался сделать по-настоящему мрачную запись. Не новую, накаченную тек-звучанием. Мне нравились мрачные треки, настоящий дарксайд, это как оказаться в шахте лифта: сырые, угрюмые, печальные записи.

Мне хотелось вернуться в ту хардкор-эпоху дарксайда, который был бы шероховатым, раскаченным киношными семплами. И это не была просто бесцветная, блёклая вещь, это было что-то большее, это звучало так, как будто сносили пустое здание. У меня была целая охапка мрачных треков для моего второго альбома, но я их просто выбросил. Я потратил годы на них. Я был обеспокоен, поскольку после моего первого альбома я почувствовал некоторое давление. Я работал часами над этими записями, я пытался изучить все эти программы.

Записи были мрачнее, более технократичными, они звучали так, как если бы какое-нибудь оружие разобрали на части, а потом собрали бы эти части вместе. Но вскоре я устал от всех этих вещей, потому что я столько времени с ними провозился, и я переключился на нечто иное. Я хотел сделать тёплую запись, мерцающую, я хотел приободрить самого себя. Вместо того чтобы делать ту угрюмую чересчур детализированную музыку, на которую уходили годы, я хотел сделать музыку быстро.

Что-нибудь тёплое, мерцающее, добавить что-то от гэрриджа, что-то от джангла. Я слушал записи A Guy Called Gerald. Я хотел записать похожий вокал, но не нашёл подходящего певца. Поэтому я нарезал а капеллы и получились разные предложения, даже если они были бессмысленными по отдельности, но суммировались они именно в то, что я чувствовал. Мне нравились Foul Play и треки Omni Trio, в которых пела девушка, как будто она находилась за соседней дверью, таким образом, у меня был этот слабый, приглушённый вокал, тональность которого я то понижал, то повышал. Это можно делать очень быстро.

Я предпочёл сделать целый альбом недели за две. Больше всего сделанного пришлось на последнюю неделю. И когда уже всё было готово, многие вещи оказались неправильными. И было приятно сказать самому себе «ну и к чёрту, я всего лишь хотел сделать это достаточно быстро». Таким образом, я защищал самого себя. Когда делаешь запись, и уже действительно поздно…я делал записи посреди ночи, даже если у меня не было вокала способного меня взбодрить, как пение колыбельной, которая гипнотизирует, но не позволяет заснуть…

TheWire: Парадоксальная вещь получается, колыбельная, но наоборот – вместо того чтобы усыпить, она не даёт уснуть! В первом альбоме было что-то вроде обращения в начало и середину 90-х джангл музыки, в то время как в новом альбоме, вещи как будто сместились на два-три года в сторону британского гэрриджа и ту степа.

Burial: Я люблю британский гэрридж, я люблю ту степ и Тодда Эдвордса. Долгое время я чувствовал, что никому эта музыка больше не нравится, некоторые люди тормозят эту музыку, потому что они глупы, но эта музыка для реальных людей, и те записи до сих пор звучат лучше, чем что бы ни было. Не так много людей я знаю, кому бы нравились эти записи.

Но у меня есть один приятель, у него есть машина, и он позволяет мне тестировать мою музыку. Я всегда любил записи, которые самое время слушать глубокой ночью, чуть перекатывающиеся – гэрридж, дабстеп - почти пульсирующие, почти укачивающие записи, таким образом, ночью в машине они звучат превосходно. Мне хотелось сделать почти эйфоричную запись. Я думаю, некоторая эйфория это чисто британская штука, старые британские рейвовые пластинки самый лучший тому пример: чуть улыбки, чуть человеческих эндорфинов, и немного наркотического гипноза. Всё это было украдено у нас и никогда не вернётся.

Приятели посмеиваются надо мной, потому что мне нравятся песни китов, мне нравятся голоса, которые похожи на плач ангелов в ночи. Что-то из старого хардкора в этой музыке, что-то, что уносит, погружает в иной мир, как «Papua New Guinea» от Future Sound of London, это ощущение, как будто ты продрог от холода, ты разбит, но эта же дрожь может согреть тебя и вернуть к жизни. На мгновение ты получаешь это таинственное и такое отдалённое ощущение как будто оно только для тебя и вынимается из тебя самого. Некоторые пластинки только закрепляют эти ощущения.

Так я и делал – нарезал вокальные партии, сделал их будто крадущимися и не отягощал всё это большими барабанами и сольниками. Ударные, заимствованные из гэрриджа достаточно мягкие, неуловимые. Они как рыбная кость, как позвоночник, как скелет бережно держат все остальные звуки. Это не глубочайшие ударные, не внушительные сольники. Ударные нанизывают на себя все остальные звуки и вокал вместе. Они трепещут в пространстве, на поверхности трека. Эти звуки кружатся вокруг тебя, а не просто бьют тебя, и это не то, что звучит как что-то большое.

TheWire: Это одна из причин, по которой ты не очень любишь пользоваться секвенсорами?

Burial: Да я вообще-то не совсем понимаю, как ими пользоваться!

TheWire: Да, но ты мог бы научиться! И некоторые вещи часто звучат так, как будто секвенсоры имеют место в их создании.

Burial: Часто в музыке есть такое. В такой музыке детализированность скучна. Я не любитель больших вступлений, потому что если у тебя большое вступление, тогда всё остальное в треке - это всё остальное, а вступление – это всегда вступление. И ты никогда не потеряешься во всём этом, если ты знаешь, где и что в твоей работе и только так мой трек должен существовать для меня. Я не хочу иметь дело с серой музыкой.

Я люблю записи, которые погружают в себя, достаточно прыжка и ты уже в ней, осознание того, что эти две или четыре минуты ты погружён в музыку. Вот что мне нравится в моих записях. Или как у Роберта Худа, эффект чистого присутствия, элементы сплетаются вместе, и ты можешь прочувствовать это сидя и прокручивая трек.




TheWire: Твоя музыка как туман, она рассеяна, но всё равно она вокруг тебя.

Burial: Значит, какие-то звуки всплывают на поверхность и сияют, какие-то наоборот погружаются и тлеют.

TheWire: Я видел как-то, в другом интервью ты упоминал, что ты, бывало, делаешь музыку и смотришь на экран, и тебе достаточно видеть эту сетку, когда прослушиваешь треки.

Burial: Я видел, как другие люди используют секвенсоры, и я очень старался использовать их тоже, но это просто разноцветные блоки, а мне было достаточно видеть звуковые волны. Мне не нужно слушать ударные слишком долго, потому что я знаю, звучат они прекрасно. Я в курсе того, что мои записи немного вздорные и беспорядочные. Однажды я хочу сделать запись, под которую люди могли бы танцевать, мне только надо постараться.

TheWire: Люди говорят, просто быть такого не может, что все треки ты делаешь в Sound Forge, что это надувательство.

Burial: Кто?

TheWire: Люди в интернете не верят, что весь свой альбом ты сделал в Sound Forge.

Burial: Серьёзно? Но я его сделал именно так. Я оставлю этих людей с их интернетом и чем-то там ещё. Иногда мне хотелось пойти в колледж, чтобы меня научили, как правильно делать музыку, но потом было что-то вроде «вот, чёрт, хорошо, что я этого не сделал». Я на самом деле не любитель интернета. И всё это как дощечка для разговоров с духами, то же самое, что позволять кому-то проникать в твою голову, пока ты сам того не видишь. От этого всякие случайности происходят.

TheWire: Те треки, которые ты сделал, но решил их выбросить. Они всё ещё существуют?

Burial: Некоторые из них потеряны, потому что моему компьютеру однажды пришёл конец. Но есть парочка, и я смог бы их воскресить. Просто я потерял веру. Я пытаюсь научиться, но это сложно, я делаю ошибки. Возможно, я соберусь с силами, и сделаю следующий альбом, настоящий дарксайд от Burial. Шагну вперёд и сделаю.

TheWire: Одна из замечательных вещей в твоей музыке, это ощущение пространства, и это очень характерно для музыки южного Лондона. Когда я впервые услышал её, я жил на юге Лондона. И я слушал эти записи, прогуливаясь по городу, и это было просто великолепно.

Burial: Спасибо за добрые слова. Я очень много времени провёл, блуждая по Лондону. Иногда мне было куда идти, а иногда и некуда было идти. Поэтому мои прогулки могли быть бесконечными, пока я добирался до нужного места. Погружаешься в то, что слушаешь в наушниках, и уже нет миллиона миль, разделяющих тебя с людьми в клубе, ты впускаешь музыку в себя, ты более открыт к ней.

Иногда создаётся впечатление, как будто невидимая сила прикасается к твоему сердцу, как будто кто-то прогуливается вместе с тобой. В Лондоне особая атмосфера, о которой все знают, но когда говоришь о ней, она как будто исчезает. Лондон часть меня самого, и я им горжусь, но он может быть и таким, что его просто не узнаешь.

Это как ехать ночью в автобусе или со своими приятелями, со своим парнем или девушкой прогуливаться до дома по ночному городу, возвращаясь из клуба, или ставить записи перед сном. Если ты действительно погружаешься в музыку, то твоя жизнь начинает крутиться вокруг неё. И я лучше послушаю записи о реальной жизни, о моей стране, нежели какой-то американский хип-хоп.

«Я в клубе с твоей девушкой» - банальная вещь. Мне нравятся рнб-записи и вокал. Но мне ближе настоящая британская музыка, такая как драм-н-бэйс и дабстеп. Стоит только однажды в своей жизни услышать такую музыку, и другая начинает походить на чёртов импортный плагиат.

TheWire: В альбоме несколько раз упоминаются ангелы. Почему так?

Burial: Вот ты видишь людей и дистанцируешься от них. И тебе плевать на них по большому счёту. Но порой ты вкладываешь многое в того, кого ты даже не знаешь толком, встретил его в метро или в магазине и поверил в него. Ты надеешься, что и этот человек отнесётся к тебе так же. Некоторые люди, даже если они всё ещё молоды, но в затруднительном положении или может уже побитые жизнью изрядно, тем не менее, всё ещё аккуратно обходятся друг с другом.

И мне кажется, многие люди могли бы быть такими, поддерживать друг друга, и мой альбом как раз для людей, оказавшихся в подобной ситуации. Очень легко зачахнуть и послать всё к чертям, но это не безопасно. И порой одна запись может стать для тебя всем, быть чем-то вроде талисмана.

TheWire: Люди в твоём альбоме похожи на раненных ангелов, которым обрезали крылья, быть может, они попали в ловушку или были преданы.

Burial: Да. Вот иногда думаешь о тех вещах, через которые приходится проходить людям, каждодневные заботы, всё, что касается взаимоотношений и тому подобные вещи. Каждому из нас все эти ощущения знакомы. Я хотел сделать песни именно о таких вот ключевых моментах. Есть парочка треков, в которых вокал похож на пение ангелов.

Иногда я слушал песню и начинал волноваться, я делал все эти печальные треки, и вот я дал их послушать моей маме - они ей не понравились. И я уже собрался было отчаяться, но мама была очень мила, сказав: «просто делай музыку, пошли всё к чёртям, не волнуйся». К тому же у меня умерла собака, и я был опустошен. И мама говорила что-то вроде: «делай трек, остановись, выпей чашечку чая». И спустя минут двадцать я ей позвонил, когда был готов «Archangel» и сказал что-то вроде: «я сделал трек, который ты мне сказала сделать».

Мне нравится понижать тональность женского вокала до тех пор, пока он не начинает звучать как мужской, и повышать тон мужского, чтобы он звучал как девичье пение. И это может звучать чертовски сексуально.

TheWire: Это работает. Когда я слушаю записи, то не могу определить, где там поёт женщина, а где мужчина. А ангелы, я полагаю, вообще существа бесполые.

Burial: Правда? Это хорошо работает в моих треках, наполовину мальчики, наполовину девочки, и это то же такая мрачная штука. Порой люди в собственном отражении в зеркале на секунду видят лицо дьявола, что-то неправильное, нехорошее в нас самих. Когда ты молод, тобой помыкают силы, которые не можешь одолеть. Ты теряешься, и никак не можешь понять, что происходит с тобой и вообще вокруг.

TheWire: Я читал, ты как-то обмолвился, что это хорошо, что твоя музыка нравится женщинам, и вообще не стоит бояться делать записи, которые понравились бы и женщинам.

Burial: Но девушкам нравится мрачная музыка. Так же как и танцевальная музыка может быть больше приспособлена для мужчин. Некоторые джангловые пластинки имеют некий баланс между сиянием и мрачностью, благодаря присутствию мужского и женского начала в одних и тех же записях, создаётся напряжение от такой близости, и иногда это просто идеальное сочетание. Мужчины порой существуют в тех местах, в которых они вообще ни черта не смыслят в том, через что девушкам приходится проходить, и наоборот.

Я в основном воспитывался мамой, я маменькин сынок. Я похож на неё. У меня была собака – женского пола. Даже не знаю, что я пытаюсь этим сказать, но по поводу моего нового альбома парни могут подумать «что это за дерьмо такое?», а их подружкам он может наоборот понравится.

TheWire: Но мне кажется, многие парни хотят намного больше того, что чисто мужская музыка может им дать.

Burial: Да? Тогда им следует послушать Тодда Эдвордса, его записи расплавят, смягчат любого. Все мы разные, но медиа сделали так, что люди боятся создавать собственное пространство вокруг себя, где бы они могли просто закрыть глаза и довериться самим себе. Иногда человеку необходимо вырваться из мрака, и он нуждается только лишь в весёлых, живых и гулких записях.

TheWire: Твоя музыка весьма образная. Я так полагаю, это частичное влияние кинематографа? Ты говорил, что треки из кинофильма «Чужой» твои любимые.

Burial: Треки к кино, да, космические корабли и радиолокационное оружие. Мой старший брат обычно включал для меня эту музыку, когда я был маленький и рассказывал мне истории из фильма. Он записывал всё на плёнку. Он рассказывал мне об этих саундтреках, а «Чужой» и «Чужие» одни из самых захватывающих фильмов.

Но он обычно показывал мне кусочек, когда только заряжали оружие, и он говорил: «ты пока что слишком мал, не хочу, чтобы ты видел всё остальное, но я расскажу тебе, что там произошло дальше». Мне нравится такая музыка, это как чувствовать страх перед пустым, безлюдным пространством впереди.

Мне нравится фильм «Бегущий по лезвию», но одержим я лишь единственной сценой в нём - кусочек, где герой Форда сидит в одной из кафешек, а на улице льёт дождь. Я люблю дождь, как и укрываться от него. Иногда выходишь в плохую погоду, и укрываешься в каком-нибудь тёплом убежище от дождя, порхая, как мотылёк – я мотыльков тоже обожаю, поэтому люблю именно эту сцену в том фильме.

TheWire: Есть какая-то связь между потрескиваниями в твоей музыке и дождём?

Burial: Да. Но в какой-то степени я использовал дождь, чтобы прикрыть неубедительные места в моих записях.

TheWire: Это как в игре Silent Hill – ей не хватало памяти Playstation чтобы реалистично изображать пространство, поэтому использовался туман, дымка.

Burial: Ой, серьёзно? Мне нравится Silent Hill. Если прячешь звуки в тумане, дымке, это как завеса на протяжении всего трека.

TheWire: Это на самом деле важно. Так эйфоричные вещи становятся ещё более эйфоричными, потому что они скрыты за некой вуалью, вместо того чтобы звучать напрямую.

Burial: Да, эйфория как будто попала в пузырёк. Или её накрыли глушителем. Звук как будто в близости с чем-то. Каждый слышал в своей жизни приглушённый разговор за дверью в соседней комнате. Когда слов не разобрать, но зато отчётливо слышно, что люди кричат. Или ты на лестнице слышишь разговор людей внизу, и ты осознаёшь, что что-то не так только лишь по тону чьего-нибудь голоса. Даже если ты слишком мал, чтобы что-то понять, эти звуки заставляют тебя затаить дыхание. Или как собака, например, может притихнуть, когда надвигается буря.

TheWire: В альбоме много боли, горечи. Это личное?

Burial: (пауза)… хмм, может быть.

Мне нравится соул-певец Сэм Кук (Sam Cooke), хотя я мало что смыслю в этой музыке. Я даже не знаю толком, что там с его песнями. Но у него было несколько таких вещей, в которых на поверхности было что-то обычное и жизнерадостное. Он пел о том, что вот есть вечеринка, холодильник набит кока-колой, и всё блестит и сияет, но под всем этим кое-что скрывается,…как будто он говорит о чём-то ещё,…как будто эта вечеринка окажется последней на земле…

Что-то есть такое в его голосе. И я лучше сделаю что-то вроде такой записи, нежели какую-нибудь холодную электронную музыку. Потому что когда всё сияет и всё хорошо, это не значит, что нет места чему-то плохому и холодному.

TheWire: Сияние обнаруживаешь на фоне тьмы и мрака. И беспросветный мрак, я называю это «Dark TM», в конце концов, начинает звучать как что-то совсем другое. Получается вещь, у которой нет определённого лица. Это как-то соотносится с твоей личностью?

Burial: Да, вообще я слишком нерешительный человек. Я не хочу привлекать к себе внимание, я предпочту быть среди друзей и в кругу моей семьи, нежели какие-то другие вещи, но и нет необходимости особо сосредотачиваться на личности. Всё равно я почти ничего не знаю, например, о тех людях, которые делают те записи, которые мне нравятся. И это привлекает. Мне нравится, когда присутствует некая таинственность и можно погрузиться в музыку ещё глубже. Достаточно условного обозначения, названия записи.

И это уже воспринимается не как новая вещь, а как что-то из старых подпольных вещей, и так проще. Все говорят и говорят о себе, они открывают и показывают всё, что только можно. Все в Лондоне этим одержимы, люди и медиа чересчур наглые, пытаются выдумать какой-то имидж, доказать самим себе что-то там и не быть пустым местом. Каждый пытается урвать свой кусок. Я хочу быть подальше от этого.

Я уважаю тяжелый труд, упорную работу, но меня пугают каждодневные обязанности. Или, например, собеседование при приёме на работу. Я предпочитаю сачковать, прогуливать. Лучше бродить по кухням, коридорам, вперить взгляд в панели крыш, двери и мечтать забраться в вентиляционную трубу.

TheWire: Искать пространство вдали от других людей?

Burial: Отчасти. Своеобразный портал. Ребёнком, когда я провинился в чём-нибудь, я мечтал укрыться в куче мусора. И вот сижу я в чёрном полиэтиленовом пакете, хорошо себя чувствую и слушаю, как капает дождь, и возникает желание вздремнуть, а потом грузовик забирает меня и увозит вместе с мусором. Это глупо, конечно.

TheWire: Тебе хотелось почувствовать, каково быть в каком-то другом измерении?

Burial: Да. Мы все об этом мечтаем. Я бы хотел, чтобы что-то подобное существовало. Но даже если ты преодолеешь все преграды на пути к этому, ты всё равно ничего не увидишь. Потому что ты знаешь, у тебя есть мечта, и тебе, казалось бы, всё под силу, это похоже на сон, такая лёгкость и непринуждённость, как будто ты в городе своей мечты.

Ты прогуливаешься по Лондону, и всё в порядке, а потом возвращаешься к жизни реальной и оказывается, что в действительности всё совсем не так. У тебя нет выбора. Вот шагаешь ты по улице тоскливо на работу, и вот тебе давно хотелось спуститься по совсем другой улице, но ты проходишь мимо, продолжаешь свой путь и никакая сила на свете не заставит тебя отключить мобильный телефон и пойти по другому пути. И даже если ты исчезнешь на секундочку, вместо тебя всё то же самое будут делать другие люди.

Это напомнило мне рассказ Херберта Джорджа Веллса (Herbert George Wells) «Дверь в стене». Ребёнок обнаружил очарованный сад, скрытый в глубине улиц лондонских. Но всякий раз, когда он видит дверь, которая ведёт к саду, то не может решиться открыть её.

TheWire: Твой первый альбом Burial звучит настолько полноценно, что было безумно интересно чего же стоит ожидать от второго.

Burial: Kode9 выбрал пластинку «Ghost Hardware», потому что это было до того как я закончил работу над альбомом, таким образом мы хотели выложить что-то, что звучало бы так, как будто это пришло из первого альбома, но намекало на нечто большее.

TheWire: Я рад, что ты двигаешься в том направлении, которое тебе по душе. Сейчас столько эмоциональности в культуре, вот только звучит она слащаво и дёшево. Ведь настоящая боль не может быть отчётливой, явной.

Burial: Когда ты молод, ты принимаешь всё близко к сердцу. Даже самые пустяковые вещи тебе кажутся событиями мирового масштаба, ты валяешь дурака, делая какие-нибудь мрачные, грустные вещи, расстраиваешься, тебе кажется, что нет никаких перспектив.

Кто-то подумывает о суициде, потому что с ним жестоко обращались в школе, но если он подождёт недельку, всё само собой рассосётся. Сложно ребёнку всё это объяснить. Я был в таких ситуациях, и никакой учебник тебе не расскажет, что делать. Но потом достаточно послушать какую-нибудь песню, может поп-песню, от которой всё встанет на свои места…

TheWire: Состояние депрессии в целом свойственно тинэйджерам.

Burial: Им кажется, что вокруг них много людей, но на самом деле это самообман. Ты можешь быть окружён приятелями, но не факт, что все эти люди тебе друзья. Ты хочешь чувствовать себя защищённым, ведь не важно кто мы, каждый из нас уязвим в той или иной степени. Хочется вернуться домой, в семью, к друзьям, в свою комнату, когда чувствуешь себя уязвлённым.

Много молодых людей перенимают взрослые проблемы, может они переживают по поводу отношений своих родителей, может их семьи вообще не интересуются больше ими или есть какие-то другие вещи, которые ты не можешь воспринимать легко. Мои новые записи как раз об этом, о потребности чтобы какой-нибудь ангел оберегал тебя, когда тебе некуда идти, и всё, что ты можешь делать это сидеть в «Макдональдсе» поздно ночью и не отвечать на телефонные звонки.

TheWire: Твоя музыка это как связь с другим временем, которое уже прошло.

Burial: Я слушаю пластинки, я отыскиваю музыку, которая когда-то была всем для кого-то, но сейчас этот человек больше не может её слушать. Я знаю, есть такие треки, которые ставишь и видишь, как у людей слёзы на глаза наворачиваются, пластинки от лейбла Moving Shadow, старые записи, потому что эта музыка теперь уже достаточно стара, чтобы что-то значить.

Даже один единственный знакомый звук, где-то услышанный может просто убить человека. И ты прав, культура мало обращает на это внимание. Там где я живу всем гораздо интереснее поговорить о записях Rufige Kru и 4Hero, о том, что они для тебя значат, нежели о какой-то другой музыке.

Просто жизнь. Люди умирают, но их имена всё равно остаются в адресных книгах социальных сетей и ещё чёрт знает где.

TheWire: Какая музыка из мира внешнего на тебя влияет?

Burial: Игры для PlayStation. Много ударных в моей музыке напоминают звуки из игры, когда ты получаешь там новую амуницию или оружие. Мне нравится звук падающих гильз на землю, или звуки повышения мощности, как будто ты получил дополнительную жизнь. Было бы здорово, если бы всё это можно было сделать в реальной жизни: получить дополнительные жизни, сражаться на продвинутом уровне, использовать обманные методы.

Я просаживал все деньги в игровых автоматах.. Я вырос на этих штуках. А ещё мой отец, когда я был совсем маленьким, иногда читал мне рассказы М.Р.Джеймса о приведениях. И я как-то удрал с работы, пошёл и купил его книгу и теперь читаю рассказы о призраках.

TheWire: Нет, ты шутишь, серьёзно, что ли?

Burial: Есть парочка историй, которые чертовски сильно на меня подействовали, когда я был маленьким. Например, «Oh Whistle and I’ll Come To You My Lad». Что-то такое зловещее. Нечто таинственное происходит, эти истории коротенькие – я вообще мало читаю – но, тем не менее, это написано так, что в тот момент, когда главный персонаж встречает призрака, то тебя просто в дрожь бросает и невозможно не поверить в то, что прочёл.

И это всего лишь пара строчек, в которых ты мельком видишь призрака, его лицо. Такое ощущение, что это не просто чтение, в такие моменты всё сжигается в памяти, и ты погружаешься во всё это. Автор говорит что-то вроде «ничего для человека не может быть ужаснее, чем увидеть лицо, которое никому не принадлежит»… И нет ничего хуже, чем не узнать того, кто рядом с тобой уже давно, близкий человек, член семьи, смотришь в его глаза, но понимаешь, что это уже совсем другой человек.

Однажды мы закрылись в пабе, где постояльцы и некоторые мои приятели стали рассказывать эти чёртовы истории о призраках, и если бы вы их услышали, вы бы поклялись, что всё рассказанное происходило в реальной жизни. Одна девушка рассказала самую страшную историю, которую я когда-либо слышал.

В этих рассказах действия развиваются не как в кино, а очень просто, как в реальной жизни, потому звучат они так правдоподобно, и я никогда их не забуду. Иногда можно увидеть призрака где-нибудь в метро, он бредёт с пустым пластиковым пакетом в никуда…

TheWire: Я сейчас живу в той части Лондона, где Джеймс как раз таки написал большинство своих рассказов. Некоторые места в рассказе – это зашифрованные места именно из этой части города.

Burial: Мне нравятся старые кладбища, фабрики, какие-нибудь заброшенные места. Перенестись в никуда, далеко отсюда, туда, где темно, совсем темно и нет этих светлых эмбиентных лондонских вещей. Отказаться от слов, взяться за руки, зажечь зажигалку. И куда бы ты не пришёл, образы тех мест, в которых ты только что был всё ещё остаются на сетчатке твоего глаза.

Не сможешь видеть что-либо вокруг, зато сможешь увидеть звёзды. Множество ударных в моём новом альбоме Untrue – это всего лишь щёлканье зажигалкой. Люблю зажигалки и спички Свена Веста (Swan Vesta), ударные на каждой записи всё те же, такой маленький шум.

Вот что люблю я в рассказах Джеймса, так это возможность вынести для себя нечто ценное, пока понимаешь их правильно. Хотя всё вертится вокруг одних и тех же понятий, но это не те вещи, которые звучат одинаково, они именно… даже не знаю какое слово подобрать… единственные в своём роде. Наверно, как у Photek.

Технические приёмы просто поражают вас, несмотря на то, что делается всё одними и теми же устройствами. То же самое и в рассказах о призраках, тут самое главное то, как эту историю донесут в твой мир. Городские легенды сочинены так, что ты не будешь уверен, что это всего лишь выдумка.

Статистика говорит нам: существуют миллионы рассказов о призраках. Какой процент вероятности того, что призраки всё-таки существуют? Ответ таков, что, должно быть, всего лишь одна из всех этих историй правдива. Новые треки – это крошечная дезориентация, и пока вы разбираетесь, что к чему, я смогу незаметно ускользнуть как невидимка и окажусь в совсем другом месте.

Mark Fisher, интервью с Burial, оригинал интервью было опубликован в журнале The Wire, № 286, декабрь 2007 г.

Перевод с английского: KsU-sha

Источник: mixmag.ru
В Томске: http://dubstep.tomsk.ru